Смерть едет на единороге в ад
читать дальшеТо, что я испытываю к матери, трудно описать. Мое отношение много раз менялось.
И все же попробую - чтобы помнить. Просто помнить.
Вы знаете... я не помню, как я звал ее мамой. Вообще. А ведь звал, наверное. Помню какие-то ситуации из жизни, ее помню смутно. А вот это не помню.
Почти всегда говорю про нее "мать". Почему-то.
Лет до восьми, пока я не стал жить с теткой, я не испытывал вообще никаких чувств, связанных с ней. После смерти бабушки, когда братья называли тетку матерью, я испытывал тихую зависть, да и завидовал я не только братьям - одноклассникам тоже. А просто друзей у меня тогда, помнится, не было. Но поступить, как рекомендовали периодически всплывающие на горизонте дальние родственники, подруги бабушки и прочие посторонние доброхоты - называть тетку мамой - я не смог.
Впрочем, наверное, втайне я даже гордился своим положением - уж по крайней мере, научился извлекать из этого выгоду в повседневной жизни. А еще - у всех были рядом родители со своими достоинствами и недостатками, а у меня была самая-самая лучшая, идеальная мама, такая, какую я воображу. У других ничего подобного не было, и я радовался своей "особости".
Потом я еще немножко подрос.
Когда я жил с бабушкой, меня баловали и мне позволяли почти все - как результат, моральные нормы были усвоены плохо. Столкнувшись с методикой воспитания моей тетушки, я не мог не начать брыкаться. И если первые два-три года я привыкал, то потом я начал пытаться настоять на своем. Естественно, это привело к конфликтам, немало копий было сломано (и ломается до сих пор), немало нервов истрепано. Из этого я вынес кое-какие слабости тетки (это даже не рычаги давления, а знание самых больных точек; я жесток и не то что тетке - более близким мне людям иногда бью по больным местам, просто так, ради собственного удовольствия) и перемену отношения к матери. Слезы в закрытой ванной в темноте, всхлипы "за что" и "на кого ты меня, сиротинушку, оставила?!" переросли в раздражение, в отвращение, наверное, даже в ненависть? - как еще назвать это чувство величайшего предательства? Тогда же у Брэдбери я прочитал "Электрическое тело пою!" и были там слова, что дети простят вам что угодно, кроме предательства - вашей смерти они вам не простят. Точной цитаты я, конечно, не помню. Это очень сильно подействовало на меня, но не образумило - наоборот, я укрепился в своих тогдашних чувствах.
А потом у меня появились занятия поинтереснее, чем жалеть себя, несчастного (хотя я по-прежнему к этому склонен) - и я бросил эти размышления.
Иногда я пытаюсь представить, как было бы, живи я с матерью. И неизменно склоняюсь к мысли, что так оно и лучше - иначе из меня не выросло бы то, что выросло.
Я по-прежнему время от времени пользуюсь своим положением. Да и что скрывать - оно приносит мне неплохие деньги (если я, конечно, не вылечу к хренам из института).
Я снова считаю, что у меня самая-самая лучшая мать, да и как ей быть не лучшей, если она дала жизнь такому замечательному мне?
А еще иногда я фантазирую, что было бы, будь у меня родной брат или сестра. Это тоже для меня в порядке вещей - я вообще много времени провожу в мире своего воображения.
И только один раз, недавно, я попытался представить, что было бы, если бы оказалось, что мать просто бросила меня и завела другую семью. И толком не смог это сделать - для меня чуть ли не основой мироздания является факт ее отсутствия.
Скоро тридцать первое декабря, день, вернее, вечер ее смерти. Будет четырнадцать лет.
Мне не больно. Все хорошо. Только я по-прежнему не называю ее мамой.
И все же попробую - чтобы помнить. Просто помнить.
Вы знаете... я не помню, как я звал ее мамой. Вообще. А ведь звал, наверное. Помню какие-то ситуации из жизни, ее помню смутно. А вот это не помню.
Почти всегда говорю про нее "мать". Почему-то.
Лет до восьми, пока я не стал жить с теткой, я не испытывал вообще никаких чувств, связанных с ней. После смерти бабушки, когда братья называли тетку матерью, я испытывал тихую зависть, да и завидовал я не только братьям - одноклассникам тоже. А просто друзей у меня тогда, помнится, не было. Но поступить, как рекомендовали периодически всплывающие на горизонте дальние родственники, подруги бабушки и прочие посторонние доброхоты - называть тетку мамой - я не смог.
Впрочем, наверное, втайне я даже гордился своим положением - уж по крайней мере, научился извлекать из этого выгоду в повседневной жизни. А еще - у всех были рядом родители со своими достоинствами и недостатками, а у меня была самая-самая лучшая, идеальная мама, такая, какую я воображу. У других ничего подобного не было, и я радовался своей "особости".
Потом я еще немножко подрос.
Когда я жил с бабушкой, меня баловали и мне позволяли почти все - как результат, моральные нормы были усвоены плохо. Столкнувшись с методикой воспитания моей тетушки, я не мог не начать брыкаться. И если первые два-три года я привыкал, то потом я начал пытаться настоять на своем. Естественно, это привело к конфликтам, немало копий было сломано (и ломается до сих пор), немало нервов истрепано. Из этого я вынес кое-какие слабости тетки (это даже не рычаги давления, а знание самых больных точек; я жесток и не то что тетке - более близким мне людям иногда бью по больным местам, просто так, ради собственного удовольствия) и перемену отношения к матери. Слезы в закрытой ванной в темноте, всхлипы "за что" и "на кого ты меня, сиротинушку, оставила?!" переросли в раздражение, в отвращение, наверное, даже в ненависть? - как еще назвать это чувство величайшего предательства? Тогда же у Брэдбери я прочитал "Электрическое тело пою!" и были там слова, что дети простят вам что угодно, кроме предательства - вашей смерти они вам не простят. Точной цитаты я, конечно, не помню. Это очень сильно подействовало на меня, но не образумило - наоборот, я укрепился в своих тогдашних чувствах.
А потом у меня появились занятия поинтереснее, чем жалеть себя, несчастного (хотя я по-прежнему к этому склонен) - и я бросил эти размышления.
Иногда я пытаюсь представить, как было бы, живи я с матерью. И неизменно склоняюсь к мысли, что так оно и лучше - иначе из меня не выросло бы то, что выросло.
Я по-прежнему время от времени пользуюсь своим положением. Да и что скрывать - оно приносит мне неплохие деньги (если я, конечно, не вылечу к хренам из института).
Я снова считаю, что у меня самая-самая лучшая мать, да и как ей быть не лучшей, если она дала жизнь такому замечательному мне?
А еще иногда я фантазирую, что было бы, будь у меня родной брат или сестра. Это тоже для меня в порядке вещей - я вообще много времени провожу в мире своего воображения.
И только один раз, недавно, я попытался представить, что было бы, если бы оказалось, что мать просто бросила меня и завела другую семью. И толком не смог это сделать - для меня чуть ли не основой мироздания является факт ее отсутствия.
Скоро тридцать первое декабря, день, вернее, вечер ее смерти. Будет четырнадцать лет.
Мне не больно. Все хорошо. Только я по-прежнему не называю ее мамой.
Если б было как лучше,
Тогда б Маяковский
Пистолет свой отдал
Лао Цзы за обноски.
Он бы плюнул на свет
Свой раскатистый "р"
И писал бы про гром,
А не СССР.
Он бы шел по дорогам,
Дружил бы с луною,
Пил бы с нею вино,
Предавался покою.
Он забыл бы о Лиле,
О Москве и квартире
И писал бы стихи
О полуденном мире.
И не лесенкой - в столбик
Марал бы в тетрадке,
Только б звезды, как рыбки,
Глядели украдкой
На творенье его
И чужие обноски,
Но ты пулей убитый
Лежишь, Маяковский.
Тогда б Маяковский
Пистолет свой отдал
Лао Цзы за обноски.
Он бы плюнул на свет
Свой раскатистый "р"
И писал бы про гром,
А не СССР.
Он бы шел по дорогам,
Дружил бы с луною,
Пил бы с нею вино,
Предавался покою.
Он забыл бы о Лиле,
О Москве и квартире
И писал бы стихи
О полуденном мире.
И не лесенкой - в столбик
Марал бы в тетрадке,
Только б звезды, как рыбки,
Глядели украдкой
На творенье его
И чужие обноски,
Но ты пулей убитый
Лежишь, Маяковский.
@темы: lytdybr, Моя семья и другие звери
)))
