Но то сегодня. А вот вчера столько событий было, что я так и не смог собраться с духом и рассказать о них.
Для начала я был выгнан Анчоусом на мороз. Если бы я поставил точку на этом, вышло бы, что я скрыл большую часть истины ради красного словца. Сам Анчоус тоже выгнался, и мы пошли в метель аж к следующей станции метро за детской поилкой и игрушкой для трехмесячной девочки. Бабцы из института меня пару месяцев назад спрашивали, как это я могу не хотеть детей. Да очень просто. Если у тебя нет своих детей, то тебе не придется хуячить километры по гололеду только потому что ребенок вырубился в коляске, нет, делать ты это будешь исключительно из нежелания торчать целый час в торговом центре в одиночестве. Покуда мы шли, подставляя рожи снежной крошке, я пришел к выводу, что если когда и стоит хорошить человека, то исключительно в пургу и метель, и непременно обговорить в завещании, что те, кто не придет на похороны в такую погоду, из завещания вычеркиваются, а взамен завещание обяжет душеприказчиков послать каждому из них мешок говна по почте.
Мы уже были на кассе в магазине детской хуйни, когда позвонил брат и сообщил, что он ждет меня у метро. Тут я бросил Анчоуса и побежал к той станции метро, от которой мы ушли минут двадцать назад, и добежал минут за пять, а то и меньше, до ведра с болтами, которое по какому-то недоразумению мой брат называл машиной, а иногда даже тачилой.
Я рассчитывал на неловкий тет-а-тет с братом, наполненный звуками грайндкора из магнитолы. Жалкий оптимист. В машине помимо брата оказались его девушка, тетка, телевизор и хуева прорва коробок. Наличие тетки я бы еще понял, в конце концов, они собирались оттащить телевизор к нам в Желдор, чтоб дед мог смотреть свою политоту по зомбоящику. Но девушка! Девушка! Сколько бы я не слышал о каких-то отношениях романтическо-сексуального с лицами женского пола, в которые время от времени вступают мои братья, все равно эти лица были какими-то мифическими персонажами типа невидимого розового единорога или, скажем, дерьмодемона. А тут! О господи, да оно же живое! Из плоти и крови! И даже в туалет ходит!
Неловкое молчание делилось на четверых и сопровождалось не грайндкором, а каким-то душераздирающим драм-энд-бейсом.
За полчаса до поездки я влупил две таблетки от укачивания, и всю дорогу был поглощен борьбой со сном, так что не был настроен на уютное семейное общение, полное ругани и взаимных подколов. Этим я выгодно отличался от тетки, которая пыталась неуклюже острить, чем усиливала витающее в воздухе ощущение неловкости и заставляла брата увеличивать громкость своих зубодробительных мелодий и ритмов зарубежной эстрады. "У нее ужасное, просто ужасное чувство юмора!" - хочется восплакать мне, но я сдержусь, ведь мое чувство юмора вообще можно провести через любые три точки.
Мы добрались до промежуточной цели нашего путешествия, где я получил в свое распоряжение ахатину, которую как-то спьяну выклянчил у Jackie Estacado. Из машины я выходил обычным собой, а садился в нее уже владельцем долбаной здоровенной улитки, которая может стать просто гигантской, если о ней правильно заботиться. Улитку я получил вместе с террариумом, банкой гаммаруса и именем. Если бы у нее уже не было такой клички, ее следовало бы перекрестить. Улитку зовут Ниггер, и я не могу описать, как греют мое маленькое черное сердце сотни тупых расистских шуток, которые в связи с этим можно придумать. (Черное сердце, гы-гы).
До Железки мы ехали сплошь по пробкам, и лишь Носовихинское в этот раз приятно порадовало свободой движения в сторону области. Больше ничего примечательного в этот день не произошло, за исключением того, что дед мимоходом попытался затроллить девушку брата, студентку химфака МГУ, тем, что в его годы химфак якобы проигрывал нашей шарашкиной конторе МИТХТ по всем параметрам. Это усилило всеобщую неловкость в разы, и тогда я слился в комнату, ожидая, когда посторонние покинут мою засраную берлогу. Увы мне, жалкому. Брат вперся в мою комнату, охуел от количества техники и спросил, почему я не установлю железную дверь, чтобы уберечь приставки, зомбоящик и прочее говно от кражи, на чтоя резонно возразил, что никому и в голому не придет, что за такой обшарпанной дверью может быть хоть что-то ценное. Но зерно сомнения уже посеяно, и теперь я переживаю.
Лучше буду думать о фекалиях вомбатов и о том, что в такие дни мне хочется быть камнем в лесу.